В Требинье есть гора Леотар, которая напоминает местным христианам о Сионе. В этом живописном уголке Республики Сербской хорошо уединяться от шума цивилизации и предаваться молитве. Здесь-то и творит, набираясь сил, теолог и профессор сербского языка, организатор «Бессмертных полков» республики Милана Бабич. Сегодня мы поговорили с ней об иррациональной любви русских и сербов, последствиях языковой реформы Вука Караджича как потери взаимопонимания между народами, трудностях «Бессмертного полка» на Балканах, а также о том, как родной язык влияет восприятие человеком Бога.

— Требинье – прекрасный уголок Республики Сербской. Наверное, средиземноморская природа, горы и покой небольшого городка благотворно влияют на деятельность теолога?

— Требинье — старинный живописный сербский город с красивыми пейзажами: чистое небо (уникальное по количеству солнечных дней), гора Леотар, которая напоминает ветхозаветные места явления Бога, и у подножия которой находится часть города, река Требишница… Благодаря своему особому географическому положению, на границе бывших империй с бурной историей, Требине был отмечен не только встречей, но и столкновением цивилизаций. Он расположен на границе Герцеговины, Черногории и Хорватии и является самым южным городом Республики Сербской.

По мнению многих людей, писавших о Требинье, пораженных его красотой, в мирное время этот город для для всех тех, кто предпочитает покой и молитву суете сегодняшнего дня. Однако из-за сложности обстоятельств, в которых оказался мир, наш город не лишен искушений во многих сферах, особенно в культурной стратегии, которая часто тяготеет к «развлекательной» истории, адаптированной под современного человека, пытающемуся истерично заполнить разрыв «с пустотой в его душе», как писал Иван Ильин. Тем не менее, есть и тенденции к движение позиционирования Требинье как своего рода культурного центра Республики Сербской.

Для богослова быть в Требинье – значит, быть у истоков христианской цивилизации, питаться из раннехристианских источников — раскопки в Тврдошском монастыре свидетельствуют о славянской и сербской истории с поздней античности. Каждый камень Требинье рассказывает древние истории о князе Деси, о славе средневековой истории Травунии с городом у подножия Леотара, в котором занимают свои кафедры епископы…

— Я знаю, что у вас написано огромное количество работ по сербско-русским отношениям? Как сформировался этот интерес?

— Для серба русская цивилизация — часть идентичности. Мы рождаемся с представлением о России как о нашем ином «я», нашем восточном отражении, с ясным сознанием общего происхождения наших славянских и православных существ и нашего общего начала — движения к эсхатологии. Этот общий путь наполнен желанием бороться за Справедливость и Истину, пытаясь сделать лучший мир из падшего творения, которое и является полем борьбы.

Мой интерес к русскому языку, а также к сербской истории и проблемам родился в семье: русская классика, скрипка и балалайка, русский чайник, классика русской литературы, русский балет, история России, русский язык, который моя тетя знает так, как будто родилась русской; мои сестры названы в честь героинь русской литературы; мой отец знает русскую историю; по материнской линии в роду веками строилась мысль по осознанию нашего братства… Просто наступил момент, когда я почувствовала, что продолжать этот путь предков — мой долг. Жизнь — это, прежде всего, служение Богу и отечеству. Силы, которые были для этого даны — всегда дар Божий, и человек преуспевает на этом пути только с молитвой.

Мой интерес к русской тематике рос благодаря моей работе в журналистике и возможности найти некоторые ответы напрямую, через интервью и встречи с сербскими и русскими мыслителями. Это началось как движение к ответу на сербский вопрос, так что оно стало реализовываться так же, как и ответ на русский вопрос. Книга, над которой я сейчас работаю, так и называется — «Русский вопрос».

— Расскажите о самых значимых открытиях, сделанных вами во время исследования этой темы? Особенно, в церковных отношениях.

— Сербов и русских немыслимо представить без Православия, избранного нашими предками. Наша сила и залог выживания в этом мире – в исполнении обетов наших предков – Москве сохраниться как Третьему Риму («страна-катехон»), а сербским странам — вернуться на путь Святого Саввы.

Столп сербской и российской государственности – в Церкви. К сожалению, наши враги знают это иногда больше, чем мы. Наши исторические судьбы иногда идут параллельно, а иногда даются как размышление и предостережение (судьба святого царя Николая и его семьи – и судьба сербских стран под ударами НАТО — способствовали распаду России). Отношения между нашими Церквами имеют решающее значение, в них проявилась глубина и широта нашего бытия, и в этой мере обращение к этим темам, которые являются единственными, дающими всеобъемлющее представление, которое серьезно открыло мне глаза.

Перед нами по-прежнему стоит задача создания общества, способного выдержать огромные искушения, в которых пребывает сегодняшний мир. Ответы, на которые я наткнулась, чаще всего в беседах с русскими и сербскими мыслителями, читатели найдут в моих книгах, которые лишь отчасти мои, либо принадлежат моим собеседникам.

— Вы – председатель движения «Бессмертный полк» в Республике Сербская. Как родилась идея организовать в регионе то, что, как нам кажется – сугубо русская история? Как к этому отнеслись люди здесь? Насколько многочисленными бывают шествия 9 мая?

— На мой взгляд, идея Бессмертного полка, наряду с странами «русского мира», по-настоящему осуществима только в странах «сербского мира», но уникальность сербской победы в обеих мировых войнах и, особенно, трагического перехода от Отечественной войны в Гражданскую в период Второй мировой войны нужно уважать. К сожалению, мы являемся свидетелями того, что у нас до сих пор нет четкой стратегии, что открывает поле для действий врагов, осознающих, что значит вести борьбу в духовной сфере против сохранения исторической памяти. Существует множество различных интерпретаций, которые скорее «размывают», чем приводят к истине, и, кажется, многим нравится эта туманная ситуация, то есть возобновление идеологических конфликтов и сознательное искажение фактов для создания своего рода «управляемого хаоса». В этой неразберихе отдельные лица наживаются политически, набирая дешевые избирательные очки, конечно, на короткое время, но, как я уже сказал, это признак отсутствия стратегии и утраты осознания того, что настоящие победы всегда долгосрочны и стабилизируют все сферы, особенно исторические.

— Так в чем же причина подобного поведения власть предержащих? Можно ведь просто взять и начать исправлять эту ситуацию, «играть в долгую»…

— Причины различны, более подробное рассмотрение их заняло бы у нас слишком много времени. Если бы государство более серьезно отнеслось к «Бессмертному полку», то сейчас в каждом городе было бы подобное ежегодное шествие. Однако сейчас ситуация крайне сложная и полная противоречий. В разных городах количество участников сильно разнится, в том числе потому, что сербское отношение к нацизму и фашизму было разным от начала до конца, даже от города к городу.

Сербы — единственный народ, у которого было два антифашистских движения во Второй мировой войне. Сербский народ — один из самых страдающих народов мира, трижды подвергшийся геноциду в XX веке. Слишком много боли и страданий и слишком мало мирных лет, поэтому все, что делается в плане культуры памяти, нужно делать предельно серьезно и осторожно. Это поворотные моменты, потому что время для сохранения воспоминаний истекает.

— Мы ведь можем с вами поговорить и о языке. О церковнославянском. Провокационный вопрос: как вы относитесь к тому, что этот богослужебный язык в СПЦ постепенно вытесняется сербским?

— Это сложный вопрос, и его трудно описать в нескольких словах. Для сербов сербское и русское издания старославянского языка являются церковнославянскими. В связи со сложившимися историческими обстоятельствами в церкви мы поем на церковнославянском языке в русской редакции. Сербский язык, который был в значительной степени отделен от своего источника и духовного оплота реформой Вука Караджича, в конечном итоге сумел частично компенсировать богатство выражения.

Моя позиция состоит в том, что мы должны петь на обоих языках, чтобы достичь богатства и полноты выражения молитвы.

— В какой момент появился курс на сербизацию богослужения? Есть ли в этом роль Вука Караджича? О Караджиче. Его языковая реформа – несомненная польза или вред для сербского языка? (здесь можно рассказать читателю и о самой реформе).

— Безусловно, реформа Вука путем гонения на русские и вообще церковнославянские выражения была направлена на дистанцирование сербов от России и породила целый ряд проблем, предоставив хорватам сербский язык. Хорватский язык в Загорье был кайкавским, а на островах — чакавским. На штокавах говорили в Далмации и Славонии, потому что их населяли сербы. Вся литература Дубровника была написана на сербском языке. Людевит Гай, немец по происхождению, оказался в Вене с сербской молодежью и Вуком Караджичем. Он понимал тяжелое положение хорватского языка, который был разделен. Йован Дучич говорит, что переход хорватов на сербский литературный язык означал выбор Дубровника в пользу Хорватии, а не сербов.

Вернемся к «языку поклонения». С одной точки зрения, сербославянский на самом деле является сербским языком, сербской версией старославянского. Так что проблема не в сербизации, а в ударе по духовному наследию (общему для сербов и русских), что и произошло с реформой Вука. На мой взгляд, ключевым моментом является то, что Вук (уж точно не самостоятельно и не только по своей воле) взялся за перевод Нового Завета, который Сербская Православная Церковь так и не признала. Влияние его перевода несомненно, а тот полуфакт (а полуфакты хуже лжи), что он таким образом доказал, что на просторечии можно и создать, и перевести даже Библию, до сих пор прорабатывается/изучается в школе как непреложный факт (Вук своим переводом доказал, что Библию можно перевести на простонародный язык). Но это была просто попытка, неудачная, с далеко идущими негативными последствиями.

В своей работе «Церковнославянские загадки как интегрирующий фактор евангельской мысли» профессор Зорица Никитович говорит о загадках как о древнем лексическом пласте, который был маргинализирован переводом Вука Нового Завета и новым развитием сербского языка. По ее мнению, а также по мнению многих добросовестных исследователей, Вук сделал очень вредный отход от церковнославянской и русской лексики: «Постоянная тенденция Вука к замене абстрактного понятия конкретным приводила к некоторым слабым решениям или крупным смысловым ошибкам» и русским с нами было бы легче общаться, а более легкое общение ко многому открывает дверь…

Как писал профессор Доктор Драголюб Петрович: «Реформу Вука» провел высокий царский австрийский чиновник Ерней Копитар, а Вук только открыл в себе хорошую «фольклорную память» и бесспорный торговый талант: Копитар использовал его для ослабления связей православных сербов с могущественной русской православной глубинкой и разворота сербов к более близким географически католическим соседям. Копитар тоже пытался ввести в игру Лукъяна Музицкого, но ему не удалось обмануть образованного богослова (как и он безуспешно пытался работать с некоторыми украинскими богословами и «украинским» языком»).

Таким образом, филологический гений равноапостольного Кирилла стоит у истоков нашей общей идентичности, чей перевод Библии достигает «максимальной содержательной и стилистической адекватности перевода греческому оригиналу», как писал доктор Владимир Мошин. У «входа в современность» стоит Вук со своими преданными помощниками и соратниками, многовековой преемственностью сербского языка и навязанным взглядом на действительность.

Зорица Никитович указывает, что после Вука часть церковнославянской лексики, связанная с духовностью и церковной жизнью, была маргинализована, поскольку в лексикографической практике эта лексика определяется как устаревшая. А в некоторых описаниях некоторых сложных слов описание их значения находятся в полном противоречии с православным контекстом, в котором слово возникло. Никитович приводит два ярких примера: лексикографическое описание лексемы «свечовек» гласит: «человек лучших человеческих качеств»; в нацистской теории — «представитель «высшей расы», которому суждено стать властелином мира, сверхчеловек». И епископ Николай, и авва Иустин часто употребляют лексему «свечовек» (ярко употребляется и лексема «свечовчанц»), но у Достоевского оба значения слова — «человек, преодолевший ограничения собственной личности и обнявший и понявший каждого человека Духом».

— Насколько, на ваш взгляд, язык, на котором говорит человек, влияет на его восприятие Бога?

— Это влияет на многое. Наша жизнь — жизнь слов и дел, и в той мере, в какой наши слова сопровождают наши дела и наоборот, мы следуем пути Христа. В «Фаусте» Гёте Мефистофель появляется в тот момент, когда Фауст меняет слово «евангельский», что, безусловно, более чем символично. Таким образом, изменяя дух и значение слова, он открывает путь нечестивым. Яркий пример — нынешние поколения, которые подвергаются натиску уничижительных, простых, вульгарных, а зачастую и лишенных всякого смысла слов. Привлекать их возвышенностью слов становится все труднее. Перед нашим православным миром стоит трудная и кропотливая задача восстановления утраченного достоинства на всех уровнях, особенно в духовной сфере. Без создания условий для того, чтобы слово отражало дух и возвышенность, везде, а особенно в виртуальном поле, где находятся наши дети без возможности постоянного наблюдения, — наша работа не будет успешной.

Поэтому решение русского и сербского вопросов заключено в одном и том же — в творческом и достойном ответе на вызовы сегодняшнего дня, прежде всего, в духовной сфере истинного знания. И, как сказал один из моих собеседников, «только знание есть истинная сила».